Не мудрствуя лукаво, по старой русской привычке Егор крепко двинул её плечом и выругался. Не помогло.

Попытки открыть окна и три остальные дверцы также не дали никакого результата. Точнее, результата был. Даже два. Он отшиб себе плечо и заволновался.

Ну и темень снаружи, однако. Вот уж, действительно, хоть глаз выколи… Но что же происходит и где, спрашивается, недопитая бутылка французского коньяка?

Бутылку, после недолгих поисков, он обнаружил под собой на полу. Отвинтил крышку, сделал пару глотков и включил радио. Тишина на всех частотах…

– – Анюта! – позвал он. – Ты где?

Ни ответа, ни привета.

Егор попробовал завести двигатель. Безрезультатно.

Итак. Двигатель не заводится, двери и окна не открываются, Анюта молчит, как рыба об лёд, а за окнами какая-то совершенно непонятная ночь без малейшего проблеска света. Что, в городе Львове повсеместно кончилось электричество? Тогда где свет от керосиновых ламп и свечей? И звёзды. Где звёзды, господа?

Он подвинулся вплотную к левой дверце, полулёг на сиденье и попытался посмотреть сквозь стекло вверх на небо.

Что-то, кажется, мерцает. Но как-то бледно, тускло и неопределённо. Дымка какая-то мешает, что ли…

И тут он заметил, что непроницаемо чёрная тьма на горизонте чуть-чуть прояснилась.

Значит, это всё-таки была ночь, сообразил Егор, с облегчением закурил и приготовился ждать пока окончательно рассветёт.

Сначала густо-чернильную тьму на востоке как будто кто-то разбавил изрядной порцией воды, и тут же в ещё влажную сиреневую полоску капнули тёмной венозной кровью, и она сразу окрасила алым цветом половину окоёма. Яркие сиреневые сполохи потянулись из-за горизонта к зениту, и окончательно стало ясно то, во что ещё полминуты назад Егор не хотел и не мог поверить: машина и он внутри неё находились не на зелёном холме над красивым городом Львовом, а посреди совершенно незнакомой, каменистой и, судя по всему, безжизненной пустыни.

Это уже слишком, решил Егор, после чего основательно приложился к спасительному коньяку и с сожалением отметил, что чудесной влаги в бутылке осталось не больше, чем на три пальца.

Теперь уже светало стремительно, и Егор, ещё раз пристально оглядев окружающий мир, понял, что машина всё-таки стоит на плоской вершине холма. И даже не холма, а, скорее, целой горы. И даже не горы, а…

Вот, блин, да это же какая-то невероятных размеров пирамида! И он вместе с Анютой торчит как раз на срезанной верхушке этой… этого… сооружения!

И тут на небо, словно граната из руки убитого великана, выкатилось маленькое ослепительно-белое солнце.

– Анюта! – заорал он так, что чуть не оглох сам и с размаху треснул сверху кулаком по панели управления. – … где мы?!!

– Ну чего ты орёшь? – осведомился тихий Анютин голос из радиоприёмника. – Все ещё спят.

– К-кто спит? – испуганно не понял Егор.

– Например, я. Ну и души твоих предков, разумеется.

– Каких ещё, на фиг, предков? Слушай, Анюта, где это мы, а?

– На Марсе.

– Ч… то?

– На Марсе, – терпеливо пояснила Анюта. – Планета такая в вашей… то есть, я хотела сказать…

– Ага! – вскричал Егор и обличающе ткнул указательным пальцем в шкалу настройки приёмника. – Вот ты и попалась. Инопланетянка!

– И вовсе я не инопланетянка, – запротестовала Анюта.

– А мы правда на Марсе?

– Правда, – тихо призналась она.

– С ума сойти. – Егор потрясённо огляделся. – Всю жизнь мечтал побывать на Марсе. Но… Как?!

– Видишь ли, я и сама толком не очень понимаю. Когда я… когда мы… ну… это…

– Ну-ну, – усмехнулся Егор и машинально подкрутил усы. – Смелее.

– В общем, когда мы соединились, и наши эмоции… как бы это выразиться…

– Достигли апогея, – подсказал Егор.

– Как? Да, пожалуй, можно и так сказать. Действительно эмоции и действительно апогея. Понимаешь, для меня это была даже не вершина, не апогей, а… взрыв. Я просто исчезла в этом взрыве. Вернее, я сама этим взрывом и была. Плюс к этому примешались ещё и твои чувства. Очень, надо сказать…э-э… своеобразные и сильные. Я ведь не читаю мысли, но состояние, чувства, эмоции… это я хорошо ощущаю даже на расстоянии. Помнишь, когда тебя били в парке?

– Тебе не кажется, что напоминать мне об этом несколько неэтично?

– А причём здесь этика? – искренне удивилась Анюта.

– Ладно, – махнул рукой Егор. – Проехали. Продолжай.

– Так вот я издалека услышала твои чувства и поняла, что тебе очень плохо. Даже направление и расстояние определила.

– По-моему, мы отвлеклись.

– Да. В общем, когда я несколько пришла в себя, то оказалось, что мы уже на Марсе.

– То есть, ты хочешь сказать, – прищурился Егор, – что мы так с тобой увлеклись, что не заметили, как в мгновение ока преодолели миллионы и миллионы километров?

– Именно.

– Велика же, блин с горохом, сила любви!

– Ты даже представить себе не можешь насколько она велика, – серьёзно подтвердила Анюта.

– А почему я тогда до сих пор жив? – опомнился Егор.

– То есть?

– То есть, на Марсе, насколько мне известно, кислорода недостаточно для того, чтобы человек мог дышать. И давление атмосфетное совсем слабое. И холодно очень, если я правильно помню.

– Всё верно, – вздохнула Анюта. – Очень вы, люди, неприспособленные к жизни существа. Пришлось мне о тебе позаботиться.

– Сама себе противоречишь, – не унимался Егор. – Как же ты могла обо мне позаботиться, когда, как сама говоришь, попала на Марс в полном беспамятстве?

– Вероятно сработал чисто женский инстинкт, – предположила Анюта.

– Это какой? – подозрительно осведомился Егор.

– Оберегать ребёнка и… любимого.

Последнее слово было произнесено с чувством. Но твёрдо. «Приплыл! – вспыхнуло в Егоровом мозгу. – Этого мне только… Но ведь… О,Господи!»

– А почему ты считаешь, что это чисто женский инстинкт? – быстро спросил он, чтобы как-то скрыть охватившее его волнение пополам с самой настоящей паникой. – Мы, мужчины, тоже, знаешь ли, время от времени… это… оберегаем своих детей и любимых.

– Согласна. Но мужчины это делают не на уровне инстинкта, а на уровне разума.

– Это ещё почему?

– Не знаю, почему. Так уж вы устроены.

– А у тебя, значит, тоже есть инстинкты.

– Как и у любого живого существа.

Тем временем солнце, которое было здесь размером с чайное блюдце, а не с тарелку, как на Земле, поднялось довольно высоко, и Егор с восхищением и страхом разглядывал холмистую, цвета светлой охры равнину, раскинувшуюся под ним на километровой (а то и поболе!) глубине.